Седьмая неделя по Пасхе посвящена памяти великих церковных иерархов и богословов, собравшихся в 325 году в пригороде Константинополя, Никее, для решения важнейших вопросов христианского вероучения, волновавших тогда умы людей. «Собор» (греч. Сюнодос, Синод, лат. Congressus) – значит буквально «сходка», «собрание». Сейчас его назвали бы «Всемирным богословским конгрессом», потому что в то время пределы «Вселенной» (Ойкумены, Экумены) совпадали с границами Римской империи.
Предыдущие недели Пасхального цикла были связаны с событиями евангельской истории, завершившейся Вознесением. Близок День рождения Всемирного Царства (Церкви), и сейчас, предваряя его празднование, нам предлагают почтить память тех, кто отстоял главную истину нашей веры и спас Христианскую Церковь в переломный момент её бытия.
В начале IV в., после окончания почти трехвекового периода гонений, Церковь обрела свободу проповеди и богослужения (толерантный Миланский рескрипт 313 годаимператоров Константина и Лициния). Многочисленные язычники, следуя «духу времени», стали переходить в христианство, и, поскольку единой церковной догматики ещё не существовало, учения отдельных христианских богословов захватывали иногда значительную часть населения. Одним из них стало «арианство», названное так по имени Ария, учёного священника из Александрии Египетской (†336 г.).
Арий думал так: Второе Лицо Святой Троицы, Сын (Слово, греч. Логос, в земном воплощении – Иисус Христос), может быть назван Богом; но Он не одной природы с Первым Лицом (Богом Отцом), – не «единосущен» Ему и не «равночестен». Согласно его доктрине, Сын отделен от Отца непреодолимой онтологической пропастью, будучи, как и весь мир, Его творением, хотя и особым, избранным Творением, Посредником между Богом и миром. Высший Бог – Един и непостижим, а Христос, живший на земле, страдавший, распятый, погребённый и воскресший, – Второй Бог, или Малый Бог.
Вчерашним язычникам учение Ария казалось понятным и здравым. Его поддерживали некоторые императоры, и в течение IV столетия арианство не без успеха боролось за положение господствующей религии империи, особенно на Востоке. Лишь православный Рим почти не был затронут этой ересью.
Более того, на протяжении нескольких десятилетий православие каждого восточного иерарха удостоверялось его церковным общением с папой Римским. Так, святой Афанасий Александрийский, главный оппонент Ария, пять раз отправлявшийся в ссылку за свои убеждения, находил себе прибежище и опору в Риме. Только на Втором Вселенском соборе, в 381 году, арианство потерпело окончательное догматическое и историческое поражение (хотя долго ещё оставалось официальным исповеданием некоторых варварских королевств, возникших на обломках Западной Римской империи).
Арий, строгий монах и серьёзный богослов, совсем не был тем лубочным «еретиком-злодеем» и врагом Церкви, которого, согласно нелепой легенде, святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских, будто бы удостоил во время соборных прений пощёчины (видимо, уступая ему теоретически?!). Нет, он радел об истине (как он её понимал) и вёл себя честно и достойно: не побоявшись императорского гнева, он отказался отречься от своих убеждений (хотя бы притворно, ради спасения) и не подписал соборное определение, как это сделали многие его вчерашние сторонники, – за что был осужден и отправлен в ссылку.
Особенности философствования Ария во многом определялись его принадлежностью к очень авторитетной тогда Антиохийской богословской школе (воспитавшей, кстати, святого Иоанна Златоуста и многих других выдающихся богословов). Арий искренне верил в то, что ему удалось найти точные формулировки и правильно выразить взаимоотношение Лиц Святой Троицы, разрешив неустранимое с точки зрения «здравого смысла» противоречие в учении о безусловном Единстве Бога, пребывающего одновременно в Трёх Лицах. Так всё-таки в Одного Бога или в Трёх Богов верят христиане? Этот вопрос-нарекание со стороны язычников и иудеев вовсе не был праздным в то время (как и сейчас).
Трагедия Ария, как и трагедия других ересиархов-реформаторов (причём, не только в сфере религиозной!) состоит в том, что они всерьез считают свое единичное мнение безусловно истинным, способным раз и навсегда разрешить те или иные противоречия религиозной или социальной жизни и тем «облагодетельствовать человечество». В своем ослеплении они забывают, что великие тайны мира (тем более – мира Божественного) имеют общечеловеческий, «соборный» (!) характер. Процесс их раскрытия и усвоения бесконечен.
Термин ересь переводится как «выбор», «избрание», то есть означает склонность, расположение и предпочтение чего-то одного ради отказа от многого другого. «В слове «ересь», – замечательно поясняет русский мыслитель отец Павел Флоренский, – содержится понятие односторонности, какого-то прямолинейного сосредоточения на одном из многих возможных утверждений. Православие вселенско, а ересь – по существу своему партийна[1]. Дух секты есть вытекающий отсюда эгоизм, духовная отъединённость: одностороннее положение ставится на основание безусловной истины…» (Столп и утверждение истины. М., 1914, с. 161).
Учение Ария отрицало то главное, ради чего воплотился и пришел на землю Сын Божий: «Бог стал Человеком, чтобы человек мог стать богом», – сказал ещё во II столетии св. Ириней, епископ Лионский. Существо «спасения» состоит в том, что ни ангел, ни какое-то Высшее Создание, но Сам Бог умалился, чтобы быть одним из нас. Он принял действительную человеческую плоть, Он стал подобен нам во всём, кроме греха; Он до конца – даже до смерти! – отдал Себя людям, чтобы люди смогли реально, а не в мечтах, приобщиться к Его Божественной жизни. Через это каждому человеку дарована потенциальная способность к бесконечному совершенствованию и богоуподоблению (обожению), которое зримо открывают нам люди, именуемые «святыми». Христос хотел, чтобы человек уже здесь, на земле, ощутил дыхание Вечности, и Он дал ему для этого всё.
Отвергнув учение Ария, Никейский Собор утвердил истину равенства природ Бога Отца и Бога Сына, их единосущие, и тем отстоял самое важное и дорогое в христианстве – Боговоплощение, Богочеловечество. И это – не отвлечённая «теорема» философствующего ума, будто бы не имеющая отношения к так называемой «реальной» (или «приходской») жизни. Нет! Это – живая Истина, выстраданная двухтысячелетней историей христианства, быть может, самая конкретная и «практическая» из всех, открывшихся нам во Всемирной истории.
Юрий Рубан,
канд. ист. наук, канд. богословия
